Ирвин Стоун об осенней роще Ван Гога (сублимация зрителя в искусстве)

Под впечатлением от работ Винсента Ван Гога Ирвин Стоун сочинил прекрасную сказку, как художник, перед работой в поле под лучами палящего солнца скинув свою заячью шапку, заметил прекрасную женщину Майю, с которой у них произошло общение,полное любви и страсти,после чего он проснулся в поле один,а дома, взглянул на свое полотно, [криво улыбаясь.

– Это хорошо, – сказал он вслух. – Это сделано хорошо.](c)

Irwin Stone. 

– Завтра будет настоящее пекло, – сказал Рулен однажды вечером, когда уже наступила поздняя осень. Они сидели за кружкой пива в кафе на площади Ламартина. – И тем не менее зима уже на носу.

– А какая зима в Арле? – спросил Винсент.

– Скверная. Все время дожди, отвратительный ветер и холод, холод. Но все это длится очень недолго. Не больше двух месяцев.

– Значит, завтра у нас будет последний солнечный денек. В таком случае я пойду на одно место, которое мне равно хочется написать. Вообразите себе, Рулен: осенняя роща, два кипариса цвета бутылочного стекла, по форме тоже похожие на бутылки, и три невысоких каштана, листья у них табачного и оранжевого тона. Есть там еще маленький тис – крона у него бледно-лимонная, а ствол фиолетовый, и два каких-то куста с кроваво-красной, пурпурной и багряной листвой. И немного песка, травы и клочок голубого неба…

– Ах, господин Ван Гог, когда вы описываете то, что видели, я чувствую, что всю жизнь был словно слепой!

Наутро Винсент встал вместе с солнышком. У него было прекрасное настроение. Он подстриг себе бороду, причесал остатки волос, которые пощадило на его голове арлезианское солнце, надел свой единственный приличный костюм и привезенную еще из Парижа заячью шапку.

Рулен не ошибся в своем предсказании. Желтый, пышущий жаром шар солнца выкатился на небо. Заячья шапка надежно защищала голову, но не прикрывала от солнца глаза. Роща, которую облюбовал Винсент, была в двух часах ходьбы от Арля, по дороге на Тараскон. Деревья жались друг к другу, взбегая по склону холма. Винсент поставил мольберт на вспаханном поле, наискось от рощи. Он бросил на землю заячью шапку, снял куртку и укрепил на мольберте подрамник. Хотя было еще совсем рано, солнце припекало ему макушку, а глаза словно застилала танцующая огненная пелена, к которой он давно уже привык и приноровился.

Он пристально вгляделся в пейзаж, отметил про себя составляющие его цветовые компоненты и проследил его линии. Убедившись, что он понял пейзаж, Винсент размял кисти, открыл тюбики с краской и очистил нож, которым он разглаживал свои жирные мазки. Он взглянул еще раз на рощу, наметил на белом полотне углем несколько линий, смешал на палитре краски и уже занес в воздухе кисть.

– Ты так торопишься начать работу, Винсент? – услышал он голос за спиной.

Винсент резко повернулся.

– Еще очень рано, дорогой. У тебя впереди целый день.

Винсент в изумлении смотрел на незнакомую женщину. Она была совсем юная, но уже не девочка. У нее были синие-синие, как кобальтовое небо арлезианских ночей, глаза и волной спадавшие на плечи густые лимонно-желтые, словно солнце, волосы. Черты лица были нежнее и тоньше, чем у Кэй Вос, но в них чувствовалась знойная зрелость южанки. Кожа у нее была темная, золотистая, открывавшиеся меж улыбчивых губ зубы белели подобно цветку олеандра, если смотреть на него сквозь пурпуровое вино. На ней было длинное, плотно облегающее фигуру белое платье, заколотое сбоку квадратной серебряной пряжкой. На ногах у нее были простые сандалии. Охватывая ее крепкую, сильную фигуру, глаз плавно скользил по чистым, сладострастным линиям ее груди и бедер.

– Я так долго была вдали от тебя, Винсент, – сказала она.

Она встала между Винсентом и мольбертом, прислонившись к белому полотну и загораживая собой рощу. Солнце полыхало в ее лимонно-желтых волосах, огненными волнами скатываясь на спину. Она улыбалась Винсенту с такой нежностью, с такой любовью, что он провел рукой по глазам, словно стараясь убедиться, что он не бредит и не спит.

– Ты не понимаешь меня, мой дорогой, мой милый мальчик, – говорила женщина. – Как ты жил, когда я была так далеко?

– Кто ты?

– Я твой друг, Винсент. Самый лучший твой друг на свете.

– Откуда ты знаешь мое имя? Я никогда тебя не видел.

– Да, но я видела тебя много, много раз.

– А как тебя зовут?

– Майя.

– Майя – и только? И ничего больше?

– Для тебя, Винсент, я только Майя.

– Почему ты пришла за мной сюда, в поле?

– Потому же, почему я шла за тобой по всей Европе… чтобы быть с тобой.

– Ты принимаешь меня за кого-то другого. Я не тот человек, о котором ты говоришь.

Женщина положила прохладную белую ладонь на его обожженные рыжие волосы и легким движением откинула их назад. Прохлада ее руки и прохлада ее мягкого, тихого голоса были подобны свежести глубокого, зеленого родника.

– На свете есть только один Винсент Ван Гог. Я никогда не спутаю его ни с кем другим.

– И давно ты знаешь меня?

– Восемь лет, Винсент.

– Но ведь восемь лет назад я был в…

– …да, дорогой, в Боринаже.

– И ты знала меня тогда?

– Я увидела тебя впервые поздней осенью, вечером, когда ты сидел на ржавом железном колесе напротив Маркасской шахты…

– …глядя, как углекопы расходятся по домам!

– Да. Когда я в первый раз взглянула на тебя, ты сидел там без дела. Я хотела пройти мимо. Но ты вынул из кармана мятый конверт и карандаш и начал рисовать. Я следила через твое плечо, что у тебя выходит. И когда я увидела… я полюбила тебя.

– Полюбила? Ты полюбила меня?

– Да, Винсент, мой дорогой, мой милый Винсент, я полюбила тебя.

– В ту пору я, наверно, был не так безобразен.

– Ты не был и вполовину так красив, как сейчас.

– Твой голос… Майя… он звучит так странно. Лишь однажды в жизни женщина разговаривала со мной таким голосом…

– …и это была Марго. Она любила тебя, Винсент, и я тоже люблю тебя.

– Ты знала Марго?

– Я прожила в Брабанте два года. Я ходила за тобой по полям каждый день. Я смотрела, как ты работаешь в прачечной, около кухни. И я была счастлива, потому что Марго любила тебя.

– Значит, тогда ты меня уже не любила?

Она ласково прикоснулась кончиками прохладных пальцев к его глазам.

– Ах, что ты, я любила тебя. Я уже не могла разлюбить тебя с самого первого дня.

– И ты не ревновала к Марго?

Женщина грустно улыбнулась. По ее лицу пробежала тень бесконечной печали и сострадания. Винсент вспомнил Мендеса да Коста.

– Нет, я не ревновала к Марго. Ее любовь принесла тебе благо. Но мне не нравилась твоя любовь ж Кэй. Она оскорбляла тебя.

– А знала ты меня, когда я любил Урсулу?

– Нет, это было до меня.

– Я бы тебе не понравился тогда.

– Нет.

– Я был глупцом.

– Иногда человек должен быть глупцом в начале, чтобы стать мудрым в конце.

– Но если ты любила меня в Брабанте, почему ты не пришла ко мне тогда?

– Ты еще не был готов к этому, Винсент.

– А теперь… я готов?

– Да.

– И ты все еще любишь меня? Даже теперь… сегодня… в эту минуту?

– Теперь… сегодня… в эту минуту… и вечно.

– Как ты можешь любить меня? Посмотри, мои десны сочатся кровью. У меня вставные зубы. Все волосы на моей голове выпали, их сожгло солнце. Глаза у меня красные, как у сифилитика. Все мое лицо – сплошь торчащие кости. Я безобразен. Безобразней всех на свете. У меня расстроены нервы, плоть моя бесплодна, весь я до кончиков ногтей отравлен ядом. Как можешь ты любить такого человека?

– Присядь на минуту, Винсент.

Он сел на свой складной стул. Женщина опустилась на колени, прямо в темную рыхлую глину.

– Что ты делаешь? – вскричал Винсент. – Ты запачкаешь свое платье! Позволь, я подстелю тебе куртку.

Женщина отстранила его нежнейшим прикосновением ладони.

– Много раз пачкала я свое платье, следуя за тобой, Винсент, но оно снова становилось чистым.

Своею сильной белой рукой она приподняла голову Винсента и пригладила у него прядь волос за ухом.

– Ты не безобразен, Винсент. Ты красив. Ты истерзал и измучил бедное тело, в котором заключена твоя душа, но душу ты бессилен умертвить. А ведь ее-то я и люблю. И когда ты погубишь себя своей неистовой работой, эта душа будет жить… вечно. И с нею моя любовь к тебе.

Солнце поднималось по небу все выше и выше, обрушивая яростный зной на Винсента и женщину.

– Дай я уведу тебя куда-нибудь, где прохладней, – сказал Винсент. – Вон там, неподалеку, растут кипарисы. В тени тебе будет лучше.

– Я счастлива с тобой и здесь. Солнце мне не мешает. Я привыкла к нему с детства.

– Ты давно уже в Арле?

– Я приехала сюда вслед за тобой из Парижа.

Винсент в гневе вскочил на ноги и опрокинул стул.

– Ты просто обманщица! Тебя подослали сюда, чтобы посмеяться надо мной. Кто-то рассказал тебе о моем прошлом, подкупил тебя, – и ты хочешь меня одурачить! Сейчас же уходи отсюда. Я не скажу тебе больше ни слова!

Женщина ответила на его гневные слова улыбкой.

– Я не обманщица, мой милый. Я – самое верное, самое настоящее, что только есть в твоей жизни. Мою любовь к тебе не убить ничем.

– Это ложь! Ты не любишь меня. Ты издеваешься надо мной. Сейчас я положу конец этой игре.

Он грубо подхватил ее на руки. Она нежно прильнула к нему.

– Сейчас я сделаю тебе больно, если ты не уйдешь отсюда и не перестанешь мучить меня.

– Сделай мне больно, Винсент. Ты делал мне больно и раньше. Нельзя любить, не испытывая боли.

– Хорошо, тогда получай!

Он крепко стиснул ее в объятиях, прижался ртом к ее рту, кусая его, с силой вдавливая в него свой поцелуй.

Женщина приоткрыла мягкие теплые губы и позволила ему пить сладость своего рта. Она прижалась к нему всем телом, всем своим существом, полностью отдавая себя в его власть.

Вдруг Винсент резко выпустил ее из рук, отшатнулся и шагнул к своему стулу. Женщина скользнула наземь рядом с ним, положила ему на колено руку и оперлась на нее подбородком. Он гладил ее пышные, лимонно-желтые волосы.

– Ну, теперь ты видишь, что я говорю правду? – спросила она.

Помолчав с минуту, Винсент сказал:

– Ты приехала в Арль вслед за мной. Знаешь ли ты о Голубке?

– Рашель – прелестное дитя.

– И ты ничего не имеешь против?

– Ты мужчина, Винсент, тебе нужна женщина. А поскольку в то время еще не наступил мой срок прийти к тебе, ты был волен делать, что хотел. Но теперь…

– Теперь?

– Теперь тебе нет в этом нужды. И никогда не будет.

– Ты хочешь сказать, что ты…

– Конечно, милый. Я люблю тебя…

– И за что только ты любишь меня? Женщины всегда меня презирали.

– Ты создан не для любви. Твое призвание – это работа.

– Работа? Чушь! Я был безумцем! Какой толк в этих сотнях полотен? Кому они нужны? Кто купит их? Кто скажет мне хотя бы скупое слово похвалы, кто признает, что я сумел понять природу и передал ее красоту?

– Придет день, и весь мир признает это, Винсент.

– Придет день… Это пустая мечта! Вроде мечты о том, что когда-нибудь я стану здоровым человеком, что у меня будет дом, семья, что моя живопись даст мне средства к существованию. Я пишу уже восемь долгих лет. И за это время никто не пожелал купить у меня хотя бы одну картину. Я был поистине безумцем.

– Да, но каким чудесным безумцем! Когда тебя не будет на свете, Винсент, мир поймет, что ты хотел сказать. Полотна, которые ты не можешь продать сегодня за сотню франков, будут стоить миллионы. Ах, ты смеешься, но я говорю тебе правду. Твои картины будут висеть в музеях Амстердама и Гааги, Парижа и Дрездена, Мюнхена и Берлина, Москвы и Нью-Йорка. Им не будет цены, потому что никто не захочет их продать. О твоем искусстве, Винсент, напишут целые книги, из романов и пьес люди узнают о твоей жизни. Там, где сойдутся хотя бы два человека, любящие живопись, имя Винсента Ван Гога будет священно.

– Если бы я до сих пор не чувствовал вкус твоих губ, то решил бы, что брежу или схожу с ума.

– Сядь рядом со мною, Винсент. Дай мне твою руку.

Солнце стояло у них прямо над головой. Склон холма в лощина были окутаны серно-желтой дымкой. Винсент сидел в борозде, рядом с женщиной. Шесть долгих месяцев он ни с кем не разговаривал, кроме Рашели и Рулена. В нем бурлил и бился поток слов. Женщина заглянула в глубину его глаз, и он начал говорить. Он рассказал ей об Урсуле и о том времени, когда он служил приказчиком у Гупиля. Рассказал о своих бесплодных усилиях и разочарованиях, о своей любви к Кэй, о том, как он пытался жить с Христиной, введя ее женой к себе в дом. Рассказал о надеждах, которые он возлагал на свою живопись, о брани, которой его осыпали со всех сторон, об ударах, которые наносила ему судьба, о том, почему он хотел, чтобы рисунок его был грубым, мазок легким и стремительным, колорит жарким, накаленным; обо всем, что он хотел сделать для живописи а живописцев; наконец, о том, как он довел себя до полного истощения и болезни.

Чем больше он говорил, тем больше волновался и взвинчивал себя. Слова лились из его уст, словно краски из тюбиков. В лад со словами дергалось все его тело. Он говорил пальцами, руками, локтями, плечами – вскочив на ноги, он расхаживал взад и вперед, и все его тело содрогалось. Сердце у него билось все чаще, кровь словно кипела, палящее солнце возбуждало в нем лихорадочную, яростную энергию.

Женщина слушала его не шевелясь, не упуская ни одного слова. По ее глазам он видел, что она все понимает; Она с жадностью ловила то, что он говорил, и с жадностью ждала, что он скажет еще, всеми силами стараясь проникнуться его чувствами и принять все, что рвалось из его души.

Вдруг Винсент замолчал. Он весь дрожал от возбуждения. Лицо и глаза у него налились кровью, ноги ослабели. Женщина притянула его к себе и усадила рядом.

– Поцелуй меня, Винсент, – сказала она.

Он поцеловал ее в губы. Они уже не были теперь прохладными. Винсент лег рядом с женщиной на жирную, рыхлую глину. Она целовала его глаза, уши, ноздри, целовала ложбинку на его верхней губе, прикасалась своим сладким, нежным языком к его языку и небу, трепещущими пальцами ласкала его заросшую волосами шею и плечи, гладила под мышками.

Ее поцелуи пробудили в нем мучительную страсть, какой он не испытывал никогда в жизни. Каждая частица его тела томилась и ныла тупой болью плоти, которую была уже не способна насытить и успокоить одна только плоть. Никогда еще женщина не отдавалась ему с поцелуем горячей любви. Он прижимал ее к себе, ощущая, как под мягким белым платьем струится но ее жилам жаркая кровь.

– Подожди, – сказала она.

Она отстегнула серебряную пряжку на бедре и сбросила с себя платье. Ее тело отливало таким же темным золотом, как и лицо. Это было девственное тело, девственное до последней жилки. Он и не подозревал, что женское тело может быть вылеплено с таким совершенством. Он и не знал, что страсть может быть такой чистой, такой чудесной и опаляющей.

– Ты весь дрожишь, дорогой, – сказала она. – Прижмись ко мне крепче. Не бойся, мой дорогой, мой милый мальчик. Делай со мной все, что хочешь.

Солнце достигло зенита и стало спускаться по небосклону. От свирепых солнечных лучей земля за день накалилась, как печь. Она источала запахи того, что было посеяно, выросло и созрело в ней, а потом было сжато и снова умерло. Она пахла жизнью – острым, пряным запахом жизни, которая непрерывно рождалась и вновь обращалась в прах, готовый для нового творения.

Возбуждение Винсента все возрастало. В нем бился и трепетал каждый фибр, и где-то внутри, в какой-то одной точке, этот трепет пронзал его резкой болью. Женщина открыла Винсенту свои объятия, отдавая ему весь свой пыл и принимая его мужскую ласку, она впивала его всепоглощающую страсть, которая все более и более переполняла его существо, и своими нежными объятиями, каждым своим движением вела его к сладкому беспамятству созидательных судорог последнего мгновения.

Обессиленный, он уснул на ее груди.

Когда Винсент проснулся, он был уже один. Солнце закатилось за горизонт. Пока Винсент лежал, зарывшись лицом в землю, на щеке у него налипла лепешка глины. Земля теперь похолодела, от нее шел запах полусгнивших, погребенных в ней растений. Он надел куртку и заячью шапку, взвалил на спину мольберт и взял полотно под мышку. По темной дороге он побрел к дому.

Придя к себе, он кинул мольберт и чистое, пустое полотно на тюфяк и вышел на улицу, чтобы выпить где-нибудь чашку кофе. Облокотившись на холодный каменный столик и уткнув лицо в ладони, он мысленно вновь переживал все то, что произошло с ним в этот день.

– Майя, – шептал он. – Майя… Слышал ли я когда-нибудь это имя?.. Оно значит… оно значит… что же оно значит?

Он заказал еще чашку кофе. Через час он потащился по площади Ламартина обратно к дому. Дул холодный ветер. Вот-вот должен был хлынуть дождь.

Полтора часа назад, войдя в спальню и швырнув мольберт на тюфяк, он даже не зажег свою керосиновую лампу. Теперь он чиркнул спичкой и поставил горящую лампу на стол. Желтое пламя осветило комнату. Уголком глаза Винсент заметил на тюфяке что-то цветное, яркое. Пораженный, он шагнул к тюфяку и взял в руки полотно, с которым ходил сегодня работать.

Wheat Field with Cypresses 1889 Vincent Van Gogh.

 (картина, в чем-то подходящая под описание)

В великолепии дивного солнца перед ним сияла осенняя роща – два зеленых, цвета бутылочного стекла, кипариса, похожие по форме на бутыли; три невысоких каштана, листья у них табачного и оранжевого тона; тис с бледно-лимонной кроной и фиолетовым стволом; два куста с кроваво-красной, пурпурной и багряной листвой; впереди немного песка, травы, и над всем – голубое-голубое небо с витым шаром серно-лимонного огня.

Несколько минут он стоял, остолбенев, и смотрел на картину. Потом осторожно повесил ее, на стену. Отойдя к тюфяку, он сел, скрестив ноги, и стал смотреть на полотно, криво улыбаясь.

– Это хорошо, – сказал он вслух. – Это сделано хорошо.

Должен сказать, что все диалоги мне пришлось придумывать; есть в книге и чистый вымысел, например, сцена с Майей, – это читатель без труда определит и сам.

(с)"Жажда жизни" Ирвинг Стоун .

С днем рожденья, сестренка!)

Портрет сестренки Танюшки.

1995г.

400х500мм

2006г.

2 марта 2010г. 3часа 50мин

Время смеяться  и время рыдать

Запах весны – его не унять.

Первый подснежник-

Первый цветок:

Тот, что однажды мне в жизни помог.

Он снова поможет

Как маленький гном

Украсить улыбкой

Мой старенький дом.

Все дети мои и внуки мои

Сядут за стол во имя любви.

И я наконец пойму, что живу

Не в образах ящика,

А наяву.

И если я снова сегодня пишу,

То значит и плачу.

А плача, дышу.

С любовью и нежностью ,всем говорю:

Я мир этот новый люблю и люблю.

мама    Людмила    Лера     Лавокки.

Винсент Ван Гог- сын священника.

Винсент Ван Гог. Автопортрет .1887 весна.

Родился 30 марта 1853 г. в Грот Зюндерте .

Нидерландский художник-постимпрессионист.

Отец - пастор Теодор Ван Гог.

Мать  -Анна Корнелия Карбентус.

Имя «Винсент» предназначалось для первого ребёнка Теодора и Анны, который родился на год раньше Винсента и умер в первый же день.

1 мая 1857 года родился его брат Теодорус ван Гог (Тео).

У Винсента помимо Теодоруса был брат Кор и три сестры.

Из всех детей Винсент был гувернантке наименее приятен.

В 7 лет, он пошёл в деревенскую школу, но через год его забрали оттуда, и вместе со своей сестрой Анной он обучался дома, у гувернантки.

1 октября 1864 года он уехал в школу-интернат в Зевенберген.

 Это событие причинило Ва Гогу много страданий, он не мог забыть этого, даже будучи взрослым.

Затем переведен в другой интернат.

Спустя два года бросил школу и возвратился в отчий дом. 

«Мое собственное будущее – это чаша, которая не минует меня; следовательно, ее надо испить…»

30 июля 1869 г. шестнадцатилетний Винсент поступил младшим продавцом в художественный салон. Несколько раз его переводили из филиала в филиал, из Лондона в Париж…

Он  любил работать в сфере, связанной с произведениями искусств.

Посещал музеи и выставки. Сам начал рисовать и уделял этому много времени. Он теряет интерес к своей работе продавца.

В 1876 г навсегда расстаётся с фирмой.

В апреле 1876 г. он с согласия родителей принимает место учителя в школе.

С 1 июля работает помощником проповедника.

Ван Гог решает поступить на богословский факультет.

Жажда практической деятельности и разочарование в университетской теологии заставили его бросить учебу.

 «Физической красотой обладают и звери, может быть даже в большей степени, чем люди, но души, живущей в людях, которых пишут Израэльс, Милле или Фрер, звери не имеют, а разве жизнь дана нам не затем, чтобы мы обладали богатой душой, даже если при этом страдает наша внешность?»

«Птица в клетке отлично понимает весной, что происходит нечто такое, для чего она нужна; она отлично чувствует, что надо что-то делать, но не может этого сделать и не представляет себе, что же именно надо делать.»

«Ах, если бы я освободился от этой неизвестности и был бы твердо убежден, что в конце концов смогу победить и добиться успеха!»

 И вот однажды ему ответил голос:

«А что бы ты сделал, если бы знал это твердо? Поступай так, словно ты это твердо знаешь, и не будешь посрамлен».

И пошел человек своим путем, но уже не без веры, а с верой и вернулся к своей работе, больше не сомневаясь и не колеблясь.»

«Лучше говорить меньше, но выбирать такие слова, в которых много смысла, чем произносить длинные, но пустые речи, которые столь же бесполезны, сколь легко произносятся.»

***

В декабре 1878 года Винсент направился миссионером в посёлок Патюраж в Боринаже.

– Я сам сделал несколько набросков, – сказал он, – и три рисунка принес показать вам. Не будете ли вы так любезны сказать мне, что вы о них думаете?

 Питерсен поморщился, он хорошо знал, что разбирать работу начинающего – задача неблагодарная.

Тем не менее он поставил рисунки на мольберт и, отойдя подальше, стал внимательно их разглядывать.

Винсент мгновенно увидел свои рисунки глазами Питерсена и с горечью понял, как они беспомощны. …

– Я ничего не умею. Видите ли, меня никто ничему не учил. Мне казалось, что надо только решиться и рисовать, вот и все.

 – О нет, – грустно возразил Питерсен. – Вам прежде всего необходимо овладеть элементарной техникой, и тогда дело пойдет. Дайте я покажу вам ваши ошибки вот на этом рисунке с женщиной.

 Он взял линейку, разбил фигуру на квадраты и показал, как искажены у Винсента пропорции, а затем, все время давая пояснения, начал сам перерисовывать голову.

– Ну, вот, теперь мы, пожалуй, нарисовали фигуру правильно.

Старуха была нарисована правильно, с соблюдением всех пропорций, в этом сомневаться не приходилось. Но это была уже не жена углекопа, не жительница Боринажа, собирающая терриль. Это была просто женщина, отлично нарисованная женщина, нагнувшаяся к земле.

Не сказав ни слова, Винсент подошел к мольберту, поставил рядом с исправленным рисунком рисунок женщины у печки и снова встал за плечом Питерсена.

– А вы знаете, Винсент, – внезапно вырвалось у Питерсена, – эта женщина у печки недурна. Право же, совсем недурна. Техника рисунка ужасная, пропорций никаких, с лицом бог знает что творится. Собственно, лица совсем нет. Но вы что-то уловили. Что-то такое, чего я не могу понять.

… он снял с мольберта исправленный им рисунок и бросил его в корзинку. – Вы не возражаете? – спросил он Винсента. – Ведь я его, все равно испортил. …

Тут все неправильно, все до последнего штриха! Если бы вы хоть немного поучились в художественной школе, вы бы изорвали этот набросок и начали все снова. А все-таки женщина чем-то меня трогает. Я готов поклясться, что где-то ее видел.

– Может быть, вы видели ее в Боринаже? – простодушно спросил Винсент. Питерсен бросил на него быстрый взгляд, чтобы удостовериться, всерьез он говорит или шутит.

– Да, пожалуй, так оно в есть. Она ведь у вас безликая. Это не какая-то определенная женщина, а жительница Боринажа вообще. Вы ухватили, Винсент, самый дух, самую душу шахтерских женщин, а это в тысячу раз важнее правильной техники рисунка. Да, мне нравится ваша женщина. Она мне что-то говорит.

Винсент ждал, дрожа от волнения. Ведь Питерсен опытный художник, профессионал… Вот если бы он попросил подарить этот рисунок, раз он ему действительно нравится!

– Вы не подарите мне его, Винсент? Я с удовольствием повесил бы его на стене. Мне кажется, мы будем с этой женщиной добрыми друзьями.

(с) Жажда жизни (Ирвинг Стоун and  Vitmaier)

***

Дата завершения: 1883

Место нахождения: Оттерло. Государственный музей Мюллер (Нидерланды)

Стиль (направление) изобразительного искусства: Реализм

Жанр произведения: Эскиз и исследование

Техника изобразительного искусства: Тушь

Материалы: бумага.

«Здесь люди другие. Здесь женщина из под снега репу голыми руками выковыривает.»

1880 г – Уехал в Брюссель, где начал посещать занятия в Королевской Академии изящных искусств. Однако через год Винсент бросил учёбу и вернулся к родителям.

Безответно влюбился в свою кузину. Винсента попросили уехать.

«Смотрю на это «нет, нет, никогда» как на кусок льда, который прижимаю к своей груди, чтобы его растопить…»

«Боюсь, что тебе случается отбрасывать в сторону книгу лишь из-за того, что она чересчур реалистична.»

«Отец не может ни понять меня, ни посочувствовать мне, а я не могу примириться с его отношением к жизни – оно так ограниченно, что я задыхаюсь.»

«Рисование все больше становится моей страстью, и страсть эта похожа на ту, какую моряки испытывают к морю.»

«Поверь мне, что поговорка «Честность – лучшая политика» верна и применительно к искусству: лучше подольше попотеть над серьезным этюдом, чем сделать нечто модное, чтобы польстить публике».

«Я не стану гоняться за любителями и торговцами картинами; кто захочет, тот сам придет ко мне».

«Да, я знаю, что мама больна, и, кроме того, знаю еще много других грустных вещей, которые происходят и в нашей собственной семье, и в других семьях. Я вовсе не безразличен ко всему этому – не думаю, что смог бы нарисовать «Скорбь», если бы живо этого не чувствовал.»

 «Скорбь».1882.

«Мауве толкует в дурную сторону вырвавшиеся у меня слова: «Я – художник», которых я не возьму обратно… Насколько я понимаю, в моих словах заключен такой смысл: «Я ищу, борюсь и вкладываю в борьбу всю душу».

У меня есть уши, Тео, и, если кто-нибудь говорит мне:

«У вас злобный характер», что мне остается делать?»

«Хотелось написать пейзаж так, как его, по-моему, видит и ощущает путевой сторож в кителе, когда, держа в руках красный флажок, он думает: «Унылый сегодня денек».»

«Теперь же я говорю: «Нет, это как раз то, чего я хочу; если это невозможно сделать – пусть: я все равно попробую, хоть и не знаю, как это делать». Я сам не знаю, как я пишу.»

Винсент уехал в Гаагу. Поступил там в школу живописи.

Но Ван Гог был не согласен с академической системой обучения..

Здесь он встретил бедную беременную женщину с которой начал вместе жить.

Они вскоре расстались. Она позировала ему для «Скорби».

В это время у художника сформировалось особое понимание пейзажа: выражение своего внутреннего восприятия природы через аналогию с человеком. 

« Я вижу, что природа говорила со мной, сказала мне что-то, и я как бы застенографировал ее речи. В моей стенографической записи могут быть слова, которые я не в силах расшифровать, могут быть ошибки или пропуски, но в ней все-таки осталось кое-что из того, что сказали мне лес, или берег, или фигура…»

«Что такое рисование? Как им овладевают? Это умение пробиться сквозь невидимую железную стену, которая стоит между тем, что ты чувствуешь, и тем, что ты умеешь.»

«Можно найти людей, равных им по гению, в прошлом, можно найти равных им в настоящем или в будущем, но превзойти их нельзя. Можно сравнивать два высоких гения, но невозможно подняться выше вершины.»

«Чтобы продолжать работу, нужно хладнокровно держать одну руку на руле, а другой отталкивать окружающих, чтобы не причинить им вреда..»

1883г - Ван Гог переехал в Дренте (Север Нидерландов).

 Лежащая корова. август 1883 .

Селяне за посадкой картофеля. 1884.

Приближение зимы, тоска и одиночество гонят его в Нюэ-нен.

Портрет отца. 1881.

Винсент тяжело переживает внезапную смерть отца (26 марта 1885 г.).

посвящен памяти отца – «Натюрморт с Библией»,

В это время работает над  «Едоками картофеля».

«Повторяю, картину нужно повесить изолированно и дать ей обрамление цвета темного золота или бронзы… В ней я старался подчеркнуть, что эти люди, поедающие свой картофель при свете лампы, теми же руками, которые они протягивают к блюду, копали землю; …Поэтому я отнюдь не жажду, чтобы вещь нравилась всем и чтобы каждый сразу же приходил от нее в восторг.»

27 ноября он покидает Нюэнен и едет в Антверпен. Снова начал занятия живописью в учебном заведении. Вечерами посещает уроки рисования с обнаженной модели в частной школе.

Женский торс. Статуэтка . 1886 весна.

Она как бы шагает навстречу весне.

«Ты не представляешь себе, как парализует художника вид вот такого пустого холста, который как бы говорит: «Ты ничего не умеешь». Холст таращится, как идиот, и так гипнотизирует некоторых художников, что они сами становятся идиотами.»

«Сама жизнь тоже неизменно поворачивается к человеку своей обескураживающей, извечно безнадежной, ничего не говорящей, пустой стороной, на которой, как на пустом холсте, ничего не написано. Но какой бы пустой, бесцельной и мертвой ни представлялась жизнь, энергичный, верующий, пылкий и кое-что знающий человек не позволит ей водить себя за нос.»

«Интуитивно, должен, по-моему, прилагать вдвое, втрое больше усилий для того, чтобы

 ОТ   ИНТУИЦИИ   ПЕРЕЙТИ К   РАЗУМУ…»

«Мое заветное желание – научиться делать такие же ошибки, так же перерабатывать и изменять действительность, так же отклоняться от нее; если угодно, пусть это будет неправдой, которая правдивее, чем буквальная правда.»

28 декабря 1885

«Весь вопрос в том, с чего начинаешь – с души или с платья; в том, служит ли форма вешалкой для лент и бантов или средством передачи впечатления и чувства; в том, действительно ли ты моделируешь ради моделирования или потому, что это так бесконечно красиво само по себе.»

«Если я пишу крестьянку, я хочу, чтобы она была крестьянкой; точно так же, когда я пишу шлюху, я хочу придать ей выражение шлюхи.»

Портрет женщины с распущенными волосами

1885 декабрь 35х24см холст/масло

Амстердам: Музей Ван Гога.

В феврале 1886 ван Гог уехал из Антверпена в Париж к брату Тео.

 Фотопортрет Винсента Ван Гога.1886г. Автопортрет. 1886г.33 года-возраст Христа.

«У фотографов здесь, по-видимому, хватает работы, а в их ателье можно найти и живописные портреты, которые явно представляют собой раскрашенные фотографии, что, конечно, слабо и банально на взгляд каждого, кто мало-мальски разбирается в живописи».( К вопросу об обмазках.)

Февраль 1886

«Сравнивая себя с другими, я вижу, что во мне так много жесткости, словно я лет десять просидел в тюрьме.»

Ван Гогу нравились японские цветные гравюры.

Весной 1887 г. Винсент встречается с Гогеном  и со многими другими живописцами.

Пара ботинок .1887 начало.

Напряженная работа и горячие споры о судьбах искусства измотали нервы художника, в надежде набраться новых сил Винсент едет в Арль , (1888 г ) где намеревался создать «Мастерскую Юга» — своеобразное братство художников.

В июне 1888 г он совершает кратковременную поездку в Сент-Мари.

Рыбацкие лодки на берегу в Сен-Мари. 1888.

20 октября в Арль прибывает Гоген.

23 дек. – Гоген покидает Арль.

С этими событиями совпадает начало его болезни. В припадке безумия он отрезает себе мочку левого уха.

Найденный утром 24 декабря в бессознательном состоянии у себя в постели, Винсент был доставлен полицией в больницу, где его посещает Тео, вызванный Гогеном.

7 января 1889 г. Винсент был выписан из больницы, но в феврале в результате нового припадка попадает в нее вторично, а в марте, по требованию соседей, и в третий раз.

«Пишу тебе в здравом уме и памяти, не как душевнобольной, а как твой так хорошо тебе знакомый брат. Вот как обстоит дело. Кое-кто из здешних жителей обратился к мэру  с заявлением (больше 80 подписей) о том, что я – человек, не имеющий права жить на свободе и так далее в том же духе.

 После этого не то местный, не то окружной полицейский комиссар отдал распоряжение снова госпитализировать меня. Словом, вот уже много дней я сижу в одиночке под замком и присмотром служителей, хотя невменяемость моя не доказана и вообще недоказуема…

 Знай, что твое вмешательство лишь запутает и усложнит дело.

Тем более что ты и сам понимаешь: покамест я совершенно спокоен, но новые переживания легко могут довести меня до нового приступа.»

« Как мне хочется послать тебе свои картины, но все под замком, а вокруг меня засовы, полиция, служители.»

Тогда Винсент добровольно решается на временную изоляцию в госпитале для умалишенных в Сен-Реми.

Розовый персик в цвету. Реминисценции по Мауве. 1888 март.

«Меня словно что-то толкнуло, от волнения у меня перехватило горло, и я написал на своей картине: «Памяти Мауве, Винсент и Тео»..»

«Не верь, что мертвые – мертвы.

Покуда в мире есть живые,

И те, кто умер, будут жить.

Вот как – отнюдь не печально – я воспринимаю все это.»

«Ты знаешь, что я непостоянен в работе и что моя страсть к писанию садов не продлится долго. После них я, вероятно, начну писать бой быков.»

5 мая 1888

«У искусства есть будущее, и такое прекрасное, такое юное, такое подлинное, что, отдавая за него нашу молодость, мы лишь выигрываем и обретаем душевный покой».

6 июня 1888

«Меня часто огорчает, что живопись похожа на скверную любовницу, которая постоянно требует денег, которой всегда их мало; я говорю себе, что, даже если у меня порой и получается приличный этюд, его все равно было бы дешевле у кого-нибудь купить.»

 «Живописцы – ограничимся хотя бы ими, – даже мертвые и погребенные, говорят со следующим поколением и с более отдаленными потомками языком своих полотен».

«Мне, разумеется, обо всем этом ничего не известно, но всякий раз, когда я вижу звезды, я начинаю мечтать так же непроизвольно, как я мечтаю, глядя на черные точки, которыми на географической карте обозначены города и деревни. Почему, спрашиваю я себя, светлые точки на небосклоне должны быть менее доступны для нас, чем черные точки на карте Франции? Подобно тому, как нас везет поезд, когда мы едем в Руан или Тараскон, смерть уносит нас к звездам. Впрочем, в этом рассуждении бесспорно лишь одно: пока мы живем, мы не можем отправиться на звезду, равно как, умерев, не можем сесть в поезд.»

«О, эта работа и этот холодный расчет, которые вынуждают тебя, как актера, исполняющего очень трудную роль на сцене, напрягать весь свой ум и за какие-нибудь полчаса охватывать мыслью тысячи разных мелочей! В конце концов, единственное, чем я и многие другие могут облегчить душу и отвлечься, – это как следует напиваться и побольше курить, что, несомненно, не слишком добродетельно. Но, возвращаясь к Монтичелли, скажу: хотел бы я посмотреть на пьяницу перед мольбертом или на лесах!»

Начало августа 1888

«Фигуры – единственное в живописи, что волнует меня до глубины души: они сильнее, чем все остальное, дают мне почувствовать бесконечность…»

Жнец.

«Я просто представил себе этого страшного человека в полуденном пекле жатвы, которого мне предстояло изобразить. Отсюда – оранжевые мазки, ослепительные, как раскаленное железо; отсюда же – тона старого золота, поблескивающего в сумерках. И все-таки, дорогой мой брат, добрые люди увидят в таком преувеличении только карикатуру.»

«Мы читали «Землю» и «Жерминаль»; поэтому, изображая крестьянина, мы не можем не показать, что эти книги в конце концов срослись с нами, стали частью нас.»

Пара ботинок. Август 1888.

Винсент Ван Гог. Ночное кафе. Арль, сентябрь 1888.

8 сентября 1888

«В моей картине «Ночное кафе» я пытался показать, что кафе – это место, где можно погибнуть, сойти с ума или совершить преступление.

И все это под личиной японской веселости и тартареновского добродушия.»

Тропинка в цветущем саду

1888 июль 72х91см холст/масло

Гаага: Гаагский муниципальный музей.

«Кусты на заднем плане – сплошь олеандры. Эти чертовы буйнопомешанные деревья растут так, что напоминают больных атаксией, застывших на месте.»

Звездная ночь над Роной.  1888 сентябрь.

Сентябрь 1888

«Работа над трудным материалом идет мне на пользу. Тем не менее, временами я испытываю страшную потребность – как бы это сказать – в религии. Тогда я выхожу ночью писать звезды – я все чаще мечтаю написать группу друзей на фоне такого пейзажа.»

Стул Ван Гога с его трубкой. дек 1888.

 «Выставлюсь я или не выставлюсь, а работать надо – только это дает человеку право мирно курить свою трубку.»

Спальня художника в Арле. Окт 1888.

1 Натюрморт: двенадцать подсолнухов в вазе. 1888 август(35 лет).

2 Автопортрет в соломенной шляпе с трубкой. 1888

Ван Гог сам ощущал себя подсолнухом.

Рыжим и плодотворным. Как семечки картины.

Дом Винсента в Арле. Желтый Дом. 1888 сентябрь.

Портрет матери художника. 1888 октябрь.

«Отвечая на письмо Гогена, я написал ему, что, поскольку и мне позволено преувеличить свою личность на портрете, я пытаюсь изобразить на нем не себя, а импрессиониста вообще. Я задумал эту вещь как образ некоего бонзы, поклонника вечного Будды. ..Глаза я посадил по-японски – чуть косо.»

«…Мой день еще придет. А пока что мне остается одно – работать.»

Школьник Камиль Рулен. 1888.

«Уверяю тебя, что несколько дней, проведенных мною в лечебнице, оказались очень интересными: у больных, вероятно, следует учиться жить.»

Портрет пациента госпиталя Сен-Поль 1889.

28 января 1889

«Из этих мест мне вовсе нет нужды уезжать в тропики. Я верю и всегда буду верить в искусство, которое надо создавать в тропиках, и считаю, что оно будет замечательным, однако лично я слишком стар и во мне слишком много искусственного (особенно если я приделаю себе ухо из папье-маше), чтобы ехать туда.»

Автопортрет 1886г.(33 года).                          Автопортрет 1889г.(36 лет).

«Мы все – лишь звенья одной цени. Мы с нашим добрым Гогеном в глубине души сознаем это. Если же мы немного помешаны – пусть: мы ведь вместе с тем достаточно художники, для того чтобы суметь рассеять языком нашей кисти все тревоги насчет состояния нашего рассудка.»

Мадам Рулен у колыбели. 1889 январь.

3 февраля 1889.

«Но уже тогда я чувствовал связь, существующую между нашим цветом и музыкой Вагнера».

Тринкветайльский мост.1888.

Терраса кафе на площади Форум в Арле ночью.1888.

Двор Арльзкой больницы.1889.

февраль 1889

«Кроме того, я, как ты знаешь, горячо люблю Арль, хотя Гоген совершенно прав, называя его самым грязным городом на всем юге.

Далее, я видел столько хорошего от соседей, от господина Рея и всех, с кем познакомился в лечебнице, что мне, без преувеличений,

было бы легче навсегда остаться в ней, чем забыть доброту,

таящуюся в тех самых людях,

которые питают невероятнейшие предубеждения насчет художников

и живописи или, во всяком случае, в отличие от нас,

не имеют разумного и ясного представления о ней».

«В ответ на него я решительно отрезал, что с восторгом пойду и утоплюсь, если могу таким образом навсегда осчастливить добродетельных жалобщиков, но что, нанеся сам себе рану, я, во всяком случае, не поранил никого из этих людей и т. д.»

 «Я требую одного – чтобы люди, фамилии которых мне даже неизвестны, не совались в мои дела и дали мне спокойно писать мои картины, есть, спать и время от времени совершать вылазку в публичный дом (я холостяк)».

март 1889

«Я думаю, мне придется сознательно избрать роль сумасшедшего, так же как Дега избрал себе маску нотариуса. Только у меня, вероятно, не хватит сил играть такую роль».

29 марта 1889

«Я попытался создать такой образ,

 какой возникает у не имеющего представления о живописи матроса,

когда он в открытом море вспоминает о женщине, оставшейся на суше..»

«Но ведь в общем повсюду то же самое: дела идут неважно, выхода нет, люди отчаиваются и, как ты удачно заметил, до такой степени озлобляются от безделья, что не могут спокойно видеть того, кто еще не разучился смеяться и работать, и непременно набрасываются на него».

21 апреля 1889

«Во время приступов все, что я воображал, казалось мне реальностью.»

30 апреля 1889

«Тем не менее пробую утешать себя той мыслью, что для человека недуги, подобные моему, – все равно что плющ для дуба.»

«Вообще, если бы не твоя дружба, меня безжалостно довели бы до самоубийства: как мне ни страшно, я все-таки прибег бы к нему».

3 мая 1889

«Плотские страсти сами по себе значат для меня немного, но я смею думать, что во мне по-прежнему очень сильна потребность в близости с людьми, среди которых я живу…»

«Каждый художник – всего лишь звено в единой цепи и может утешаться этим независимо от того, находит он или нет то, что искал.

Здесь в лечебнице столько места, что хватило бы на мастерские для трех десятков художников.

 Я должен трезво смотреть на вещи.

Безусловно, есть целая куча сумасшедших художников:

сама жизнь делает их, мягко выражаясь, несколько ненормальными. Хорошо, конечно, если мне удастся снова уйти в работу,

но тронутым я останусь уже навсегда.»

Сен-Реми май 1889 – май 1890г

Директор убежища для душевнобольных в Сен-Реми доктор Пейрон разрешил Винсенту работать и даже предоставил ему отдельную комнату под мастерскую.

Несмотря на повторяющиеся время от времени припадки, Винсент продолжает напряженно работать.

Когда художнику разрешили под присмотром покидать убежище, то и окрестности Сен-Реми.

В январе 1890 г. в «Мегсиге е!е Ргапсе» появилась первая рецензия на произведения Ван Гога, написанная критиком Аль-бером Орье.

1 февраля 1890

«Меня чрезвычайно поразила присланная тобой статья о моих картинах.

Нет нужды объяснять тебе, что, по моему глубокому убеждению, в статье описано не то, как я на самом деле работаю, а то, как я должен был бы работать..

Он показывает как мне, так и другим собирательный образ идеального художника.

Посвятив статью исключительно моему творчеству, он, разумеется, мне чрезвычайно польстил, но впал при этом в такое же преувеличение, как Исааксон в одной из своих статей, где, говоря о тебе, он утверждает, будто художники прекратили сейчас бесплодные споры и будто в маленьком магазине на бульваре Монмартр незаметно рождается новое серьезное направление в искусстве. …Мы с тобой как бы служим им моделью и позируем…

Все, что критик говорит о моих подсолнечниках, он с гораздо большим основанием мог бы отнести к великолепным штокрозам и желтым ирисам Квоста или блистательным пионам Жаннена.

И ты, вероятно, как и я, предвидишь, что у похвал всегда бывает своя оборотная сторона. Тем не менее охотно сознаюсь, что статья преисполнила меня глубокой признательностью.»

 На пороге вечности.1890.

Прогулка заключённых, по работе Доре. 1890.

14 февраля 1890 г. с выставки «Группы двадцати» в Брюсселе были проданы «Красные виноградники», созданные Винсентом в ноябре 1888 г. Это был единственный случай продажи произведения художника при его жизни.

Красные виноградники в Арле. 1888.

В марте он участвует в выставке «Независимых». В мае 1890 г. Пейрон разрешает Винсенту покинуть убежище. 16 мая Тео встречает его в Париже. 

9 мая 1889

«Насколько я мог понять, местный врач склонен считать случившееся со мной эпилептическим припадком. Впрочем, в расспросы я не пускался.»

Доктор Феликс Рей.

«И вот еще что радует меня: я замечаю, что другие во время приступов тоже слышат звуки и странные голоса, как я, и вещи перед их глазами тоже меняются.

А это умаляет страх, который я почувствовал после первого приступа.

Когда такое случается неожиданно, человека неизбежно охватывает беспредельный ужас.

Когда же знаешь, что это просто симптом болезни, начинаешь воспринимать его спокойно, как и многое другое.

Я неизменно возвращаюсь к этой мысли всякий раз, когда сталкиваюсь с другими помешанными.

Пароксизмы ужаса во время приступов – вещь далеко не веселая. Большинство эпилептиков прокусывают и калечат себе языки.

Рей рассказывал мне, что знал больного, который, как я, отхватил себе ухо (Ван Гог отрезал мочку уха в припадке);

 один здешний врач, который посетил меня вместе с директором убежища, также видел подобный случай.»

«Здесь есть один больной, который кричит и заговаривается, как я, каждый раз по две недели. Ему чудится, будто эхо коридоров доносит к нему чьи-то голоса и слова.

Вероятно, у него расстроен и перевозбужден слуховой нерв.

У меня же не в порядке оказались и зрение и слух – симптом, обычно сопутствующий началу эпилепсии, как уверял меня однажды Рей. Потрясение, пережитое мною во время первого приступа, было таким сильным, что я боялся даже шевельнуться, и приятнее всего для меня было бы вовсе не просыпаться. В настоящий момент этот страх перед жизнью ослабел и чувство подавленности менее остро».

25 июня 1889

Обелиск на площади Арля.

«Кипарисы все еще увлекают меня. Я хотел бы сделать из них нечто вроде моих полотен с подсолнухами; меня удивляет, что до сих пор они не были написаны так, как их вижу я. По линиям и пропорциям они прекрасны, как египетский обелиск».

«Сейчас картины уже созрели у меня в голове; я знаю заранее места, которые еще захочу написать в ближайшие месяцы. С какой же мне стати менять средства выражения?…»

Кипарисы

1889 июнь 93х74см холст/масло

Нью-Йорк: Музей Метрополитен.

Дорога с кипарисами и звездой

1890 12/15 мая 92х73см холст/масло

Музей Крёллер-Мюллер в Оттерло. Нидерланды.

Звездная ночь.1889.

7 июля

«Мы слишком мало знаем жизнь и едва ли имеем право судить о том, что добро и что зло, что справедливо и что не справедливо. Утверждение, что, раз человек страдает, значит, он несчастен, еще не доказывает, что это действительно так… Я склонен думать, что болезнь иногда исцеляет нас».

Сентябрь 1889

«Пишу тебе в перерывах между делом – когда чересчур устаю.

Работа подвигается довольно неплохо.

Сейчас мучусь над одной вещью – начато еще до приступа,– над «Жнецом». Этюд выполнен целиком в желтом и густыми мазками, но мотив прост и красив.

Я задумал «Жнеца», как неясную, дьявольски надрывающуюся под раскаленным солнцем над нескончаемой работой фигуру, как воплощение смерти в том смысле, что человечество – это хлеб, который предстоит сжать.

Следовательно, «Жнец» является, так сказать, противоположностью «Сеятелю», которого я пробовал написать раньше.

Но в этом олицетворении смерти нет ничего печального – все происходит на ярком свету, под солнцем, заливающим все своими лучами цвета червонного золота.

Словом, я опять взялся за дело, не намерен сдаваться и с каждым новым полотном продолжаю искать что-то новое».

Сеяльщик. 1888.

Жнец.1888.

Бражник мёртвая голова или Императорская ночная бабочка . 1889 май.

10 сентября 1889

«Жизнь проходит, и ее не воротишь, но именно по этой причине я и работаю не жалея сил: возможность поработать тоже не всегда повторяется».

«Я закончил портрет надзирателя и повторил его для себя. Эта вещь – любопытный контраст с моим автопортретом: взгляд у меня затуманенный и уклончивый, в надзирателе же есть что-то военное, глаза у него черные, маленькие и живые.»

1889. Ван Гог Винсент Виллем - Портрет Трабю, старшего надзирателя лечебницы Сен-Поль.

Пьета, по работе Эжена Делакруа. 1889 сентябрь.

Ван Гог видел в образе Христа себя, а вобразе Богородицы свою мать.

 «Я люблю живопись, люблю видеть людей, вещи, словом, все, из чего складывается наша – пусть искусственная – жизнь. Согласись, что подлинная жизнь – не в этом, и я, как мне кажется, не из числа тех, кто готов не столько жить, сколько ежеминутно страдать.

Какая любопытная вещь мазок, прикосновение кисти к холсту! Художник, работая на воздухе под ветром, солнцем и взглядами зевак, заполняет холст кое-как, по мере сил, но вместе с тем схватывает в натуре то, что в ней есть подлинного и существенного,

а в этом-то и состоит главная трудность.»

Винсент 21 мая 1890 г. прибывает в Овер на Уазе. За ним ведет наблюдение доктор Гаше.

Поль Гаше.

Лечащий врач Ван Гога, нарисовал его на смертном одре.

«Я думаю, мы никоим образом не можем рассчитывать на доктора Гаше.

Во-первых, он болен еще сильнее, чем я, или, скажем, так же, как я.

А когда слепой ведет слепого, разве они оба не упадут в яму?»

«В наши дни, когда в недрах старого общества вызревает новое,

все это на фоне довольно тучных полей производит отнюдь не отталкивающее впечатление:

чувствуется возрастающее благосостояние».

Это высказывание Ван Гога говорит, что он с любовью смотрит на людей, которые его ненавидят.

4 июня 1890

«Пока что живу по принципу: «Лишь бы день до вечера», – сейчас такая дивная погода.»

Арлезианка. Мадам Жино. 1890.

«Правда, люди пока что еще далеки от понимания тех любопытных соотношений, которые, существуя между двумя предметами, объясняют и подчеркивают каждый из них в отдельности. Однако некоторые все-таки чувствуют такие соотношения, и это уже кое-что».

«Мы создали их, и они существуют, а это самое главное, что я хотел тебе сказать в момент относительного кризиса, в момент, когда предельно натянуты отношения между торговцами картинами умерших художников и торговцами картинами живых художников.

Что ж, я заплатил жизнью за свою работу, и она стоила мне половины моего рассудка, это так.»

За последние два месяца жизни Ван Гог создает 70 картин и 32 рисунка.

29 июля 1890г – Винсент умер.

Американские историки-искусствоведы Стивен Найфех и Грегори Уайт Смит выдвинули предположение, что Ван Гог был подстрелен случайно одним из подростков, когда он вышел на этюды в парк. 

Смертельно раненый Ван Гог преодолел километр по пересеченной местности, чтобы обратиться за помощью после того, как его подстрелили. 

Он еще целые сутки пролежал у себя в комнате под присмотром доктора, который ничего не предпринимал. Художник умер от потери крови.

«Ван Гог на смертном одре». Рисунок Поля Гаше.

«Я думаю, мы никоим образом не можем рассчитывать на доктора Гаше.

Во-первых, он болен еще сильнее, чем я, или, скажем, так же, как я.

А когда слепой ведет слепого, разве они оба не упадут в яму?»

Выводы историков основываются на многолетних исследованиях и новых доказательствах, в том числе письмах, принадлежащих наследникам Ван Гога, которые никогда не были изучены ранее.

В письме Винсента к брату Тео говорил о планах на будущее, кроме того, за несколько дней до смерти он сделал крупный заказ на краски.

На вопрос полицейского дознавателя, хотел ли Ван Гог сам покончить с собой, живописец довольно кратко ответил: "Уже подумывал". До сих пор это признание умирающего художника воспринималось как доказательство его желания покончить жизнь самоубийством.

 После этой лапидарной фразы он добавил еще одно предложение, которому до сих пор не придавали большого значения. Ван Гог произнес: "Никого не надо обвинять".

Так он защитил от возмездия своего убийцу – несмышленого мальчишку, который очень любил играть в ковбоев.

Через полгода, 25 января 1891 г., в Голландии умирает и Тео. В 1914 г. его останки были перевезены и похоронены рядом с могилой Винсента.

Одна из семи самых дорогих картин в Мире является катрина Ван Гога «Портрет доктора Гаше» проданная за $82,5 млн в 1990 году.

И в течение 15 лет  считалась самой дорогой картиной в мире, ее стоимость оценивалась в пределах 85 – 130 млн. долларов США.

Ван Гог живет в нищете.

Честен абсолютно.

Кристально честен, подобно глазам своим.

Хороший он или плохой, он искренний.

Даже в диалогах он как будто говорит сам с собой.

Любил честность.

Внешность Винсента отражала то, какими были люди. Он был оборванный и жил в нищете, потому что они не принимали его и не давали ему развиваться и жить по-человечески.

Он не предатель.

Как личность, хотел чтобы крестьянам пришло понимание, рисовал, возможно, понятнее простым людям. Он считал себя проповедником, должным просветить народ.

 «Не делай добра – не получишь зла».

Без излишней демагогии приступал к делу, но далеко не без размышлений о картине.

Передавал жизнь такой, какой она  есть.

Пшеничное поле с воронами

1890 июль 50х103см холст/масло

Амстердам: Музей Ван Гога.

Из письма Винсента Ван Гога брату Тео: 
"По возвращении я снова взялся за работу, хотя кисть чуть ли не вываливалась у меня из рук. Но я знаю, чего хочу, и поэтому мне уже удалось написать три большие картины. Две из них — бескрайние хлеба под пасмурным небом, и я не побоялся выразить в них чувство предельной тоски и одиночества. Надеюсь, вы скоро увидите эти вещи — я собираюсь в самое ближайшее время отвезти их к вам в Париж, так как почти уверен: эти картины передадут вам то, чего я не могу выразить словами, а именно все то здоровое и укрепляющее душу, что есть, на мой взгляд, в деревне".

Художник идет работать

1888 июль 48х44см холст/масло

Уничтожена во время Второй Мировой войны, до этого хранилась

в Музее Кайзера-Фридриха, Магдебург, Германия

Он вёл себя, подобно Христу, подставляя другую щеку. И не был обделен даром…

За свою жизнь Винсент Ван Гог создал около 700 картин и 1000 рисунков.

Автор статьи – Bogena Dia.